Иногда кажется, что Россия — это такая страна, которую Господь создал исключительно как повод для недовольства у нашей либеральной интеллигенции. Что Россия — муза, вдохновляющая либерала на сочинение страшных сказок разной степени поганости.
Сегодняшний разговор я хотел бы посвятить теме «Сакрализация власти в России».
Наши западники все никак не устанут сравнивать власть и отношение к ней в Европе и в России. Им все кажется, что в этой-то области у них полно материала для обличения всего подряд, что им не нравится: России как таковой, российской власти, российской культуры, русского народа.
«Вот в Европе, — говорят они, — власть — это наемный менеджмент, слуги народа. Поэтому на Западе у людей человеческое достоинство, чистенькие улочки и уютные сортиры».
Все потому, говорят они, что в Европе — сменяемость власти и ее подотчетность. А у нас-то власть — это царь-помазанник, и оттого всюду произвол, грязь, пьянство, свинство и рабство.
«Сверху донизу — все рабы, которым царь нужен. Без царя не могут — такие вот рабские у нас людишки. Страна рабов, а на Западе-то свобода», — объясняют.
Слова этой песни, как и мотив, я полагаю, вам и без меня знакомы.
Все это рыдание с заламыванием рук происходит от полного незнакомства со страной обитания и живущим на просторах этой страны русским народным народом.
Стенающие над русским рабством и царизмом люди обитают в своем узком мирке примерно в районе Патриарших прудов. Они появляются на свет в роддоме Грауэрмана и бегут в школу №57. Затем, не приходя в сознание, заканчивают ВШЭ, ВГИК или, очень редко, Строгановку. Потом их передают с рук на руки в фирму, госкорпорацию, газету — под чуткое руководство знакомых их родителей, которые сами имеют в точности такую же биографию.
Их шансы столкнуться с народом чудовищно малы и, как правило, исчерпываются контактами с таксистами, продавцами и прочим обслуживающим персоналом. Последний кажется им предметом публичного переживания, невероятно обогащающим их жизненный опыт.
Непознанный народ на горизонте мнится им покорным месивом в ватниках, стайным анчоусом и прочими вариантами угнетенности. Они и не подозревают, что средний русский народный человек — черт.
Что русский это черт — есть простейшая базовая истина для всякого, кто в нашей богоспасаемой стране занимается работой с населением. Это знают все: учителя, врачи, полицейские и чиновники.
Приближаясь к лицу, которое по какой-то причине называется начальством, наш человек начинает испытывать неведомый внутренний зуд. Это зуд творчества. Начальство, лишенное сияния, для нашего человека — вызов и объект приложения смекалки.
Русский человек не может не испытать начальство. Не попробовать его на зуб. Не попытаться сделать из него шута горохового. Просто потому что надо же узнать — чего это он решил, что достаточно хорош, чтоб быть начальством?
Начальство в России, которое ведет себя как европейское, — это жертва. Такое поведение виктимно.
Прием населения — это процедура, перед которой трепещет каждый чиновник. Потому что он принимает не людей — в дверь его кабинета врывается первобытная стихия. Ее прежде всего необходимо укоротить, чтобы не быть раздавленным, вываленным в лапше, расписанным под хохлому и приспособленным в хозяйстве.
Портрет Верховного на стене в чиновничьем кабинете — это вовсе не проявление какого-то холуйства, преданности или чего-то подобного. Портрет вождя — это оберег от сограждан. Попытка сразу же воззвать к совести или к тому, что там у русского народного человека ее заменяет.
Именно поэтому портрет всегда максимально сусален, слащав и сиятелен, напоминает одновременно лубок и икону. Представитель народа должен залюбоваться им и смягчиться в отношении чиновника. Пожалеть, затрепетать.
Если русского человека чиновник не смог ни запугать, ни поразить, ни разжалобить — судьба такого чиновника будет ужасна. Русский народный человек беспощаден в своем синеглазом простодушии.
Он всегда найдет способ разобрать в один момент то, что вами делалось годами. Он найдет тот гвоздик, на котором все держится, выковыряет его и подложит вам в сапог. Просто чтобы понять вас получше.
Это вам не европеец.
Европейцу вчера сказали, что евреев с цыганами надо убивать, и европеец построил для этого целую систему — с оградами, охраной и печами. А затем европейцу сказали, что перед евреями и цыганами надо каяться — и европеец снова создал систему покаяния и выплат.
И вчера, и сегодня это один и тот же добропорядочный европеец. Европейцу вчера запрещали на окна вешать занавески, чтобы он не смел скрывать, что там дома делает, а сегодня занавески разрешили заодно с гей-браками — и европеец, идя на обязательные для него курсы по толерантности и гендерному равенству, уверен в том, что он невиданно свободен, а его права на частную жизнь прочно защищены. И в этом он был уверен всегда — и вчера, и сегодня.
Чтобы что-то приказать русскому человеку, его для начала надо поймать. Вырвать из лап природы, воззвать к совести, убедить. Все эти пункты без божьей помощи неосуществимы.
Русский человек свободен до полной потери формы. Он занимает весь предоставленный ему объем, вплоть до полного растворения в России — в березках ситцевых, в васильках и ромашках, в снегах и ручьях. Пытаться принудить его к чему-либо — все равно что тщиться задушить воздух.
Русский вынужден просить бога о начальстве и принимать это начальство от бога, чтобы в принципе хоть кого-то слушаться. Слушаться такого же, как он сам, человека русский не может. У него от этого все нутро горит. Его корчит. Его распирает внутренняя неукротимая свобода и творческий зуд.
Если этот зуд не унимать время от времени, давая русскому народному человеку возможность совершать подвиг во имя чего-то неземного и великого, — то русская свобода перейдет из состояния творческого служения в неконтролируемую стихию, разнесет всю государственную систему и страну, а затем уж обязательно и всю планету. Просто потому что — интересно же.
Русский человек — это сама природа: непостижимая и неукротимая. И сладить с ним только и может либо святой, либо кто-то, уполномоченный высшими силами. Всех же прочих эта природа поглощает, превращая в саму себя или же в посмешище.
Именно так тут гибнут завоеватели остального мира. Просто остальной мир — ну, он и есть остальной.
Поэтому человек, который хочет управлять Россией, не погубив ее и не погибнув сам, обречен на общение с высшими инстанциями. Потому что ему никак по-другому не справиться.
Материал: Роман Носиков