Даже на фоне других советских вождей карьерный рост Лаврентия Берии выглядел впечатляюще: сын бедняка из захолустного села стал одним из первых лиц мировой сверхдержавы.
Берию часто считают грузином и даже грузинским националистом. На самом деле он был мегрелом (мингрелом), представителем народности, которая поздно и не вполне добровольно влилась в состав грузинского этноса. Родился в мегрельском селе Мерхеули, учился в Баку, но общаться до конца жизни предпочитал на русском – языке межнационального общения не только на Кавказе, но и во всей Российской империи. В империи Берия мог бы выбиться в люди с помощью ума и прилежания, но начавшаяся революция вывела на первый план другие его качества – решительность, хитрость и жестокость.
Лаврентий Берия был одной из ключевых фигур в ближайшем окружении Иосифа Сталина
Из князи в грязи
В автобиографиях и анкетах он подчеркивал, что родился в бедной крестьянской семье. Но при этом умалчивал, что по матери принадлежал к древнему княжескому роду. Даже к двум родам – мегрельских князей Дадиани и Джакели, правителей княжества Самцхе. Правда, эта ветвь Джакели давно обеднела (в Грузии это было нередким) и жила скудно даже по крестьянским меркам. После смерти первого мужа Марта Джакели вышла за молодого бобыля Павле Берию, от которого родила сына Лаврентия (в марте 1899 года) и дочь Анну, из-за болезни ставшую глухонемой. Мать и сестру, которые пережили его, Берия любил и всегда из Москвы передавал им подарки.
Когда сын подрос, родители разъехались: возможно, деятельной Марте надоел муж-лентяй. Оставив детей от первого супруга родне, она отправилась в Сухум, где зарабатывала на жизнь шитьем, а подававшего надежды Лаврентия отдала в реальное училище. Там мальчик получил прозвище Головастик за сообразительность, хотя успевал только в точных науках, историю и литературу он всегда считал чепухой. В 16 лет он упросил мать отпустить его в Баку: не исключено, что ее родственники Джакели помогли способному юноше с деньгами на дальнейшее обучение. Берия мечтал стать архитектором, а пока, как многие студенты бакинского механико-строительного училища, подрабатывал чем придется. Но все равно жил в нищете, а летом 1917 года оказался в действующей армии. Попав на Румынский фронт, он после Октябрьской революции и распада боевых частей вернулся в Баку, где весной 1918-го поступил на службу в органы советской Бакинской коммуны. В его парадной биографии утверждалось, что еще до Октября он состоял в большевистской ячейке и даже был одним из организаторов забастовки учащихся, но никаких доказательств этого нет.
Уже летом коммуну свергли турки и их союзники – азербайджанские мусаватисты. Последние после капитуляции Османской империи в Первой мировой войне нашли нового покровителя в лице Англии. При англичанах Берия работал конторщиком на заводе и окончил-таки училище, получив диплом техника-строителя. А попутно поступил на службу в мусаватистскую контрразведку. Один из сослуживцев позже вспоминал его как авантюриста, который «мечтал уехать в Америку и стать гангстером». Сам Берия потом утверждал, что состоял в контрразведке по поручению социал-демократической партии «Гуммет», тесно связанной с большевиками. Вероятно, так и было, поскольку каждый поворот в его карьере отныне сопровождался соответствующими обвинениями в «работе на врага» – и каждый раз (кроме последнего) его оправдывали.
Сотрудник ЧК
В апреле 1920 года в Баку вошла Красная армия. Берия к тому времени был в подполье и, по его словам, командовал при взятии города одним из красных отрядов. Но устанавливать советскую власть в Азербайджане ему не довелось: его сразу же направили в качестве разведчика-нелегала в меньшевистскую Грузию. Довольно быстро неопытный подпольщик угодил в тюрьму и получил предписание покинуть страну в трехдневный срок. Однако он исхитрился остаться, под чужой фамилией поступив на службу в представительство Советской России в Тифлисе (ныне Тбилиси) во главе с Сергеем Кировым. Успех был недолгим: Берия вновь оказался в заключении, а потом был выслан в Азербайджан. Там он опять попал в тюрьму, но уже советскую. Киров заподозрил его в предательстве.
У молодого большевика нашлись покровители: его не только выпустили, но и устроили на должность секретаря в Чрезвычайную комиссию (ЧК) по экспроприации буржуазии и улучшению быта рабочих в Баку. Он занимался учетом и распределением отобранного имущества, однако эта канцелярская работа ему не нравилась. В апреле 1921-го его новый друг Мир Джафар Багиров, ставший главой Азербайджанской ЧК, взял Берию к себе на работу. И не куда-нибудь, а в секретно-оперативный отдел. Азербайджан тогда кишел отрядами антисоветских повстанцев и просто бандитов, в борьбе с которыми годились все средства. Берия, как и его начальник, активно применял провокации, ложные обвинения, захват заложников. Он был на хорошем счету, хотя тяготился беспокойной и кровавой чекистской жизнью и даже собирался ехать в Бельгию, чтобы учиться на нефтяника. Тогда же он женился на юной грузинской дворянке Нине Гегечкори – для выезда за рубеж ему требовалась жена.
Однако вместо Бельгии его в конце 1922 года направили в советизированную к тому времени Грузию – сначала начальником секретно-оперативной службы, а потом зампредом местного ЧК. Проблемы здесь были те же: бандитизм, разруха, распри между «московскими» и местными большевиками. Последние выступали за самостоятельность Грузии, собственную валюту и даже свою армию. Для их обуздания из центра был прислан Серго Орджоникидзе. Как только удалось приструнить национал-большевиков (в ходе этого Закавказская СФСР стала частью Советского Союза), в Грузии вспыхнуло меньшевистское восстание. Берия отличился при его подавлении, сперва при помощи своей агентуры сумев убедить мятежников выступить раньше срока, а затем, после их разгрома, сотнями расстреливая пленных. В Москве это вызвало недовольство, зато начальник закавказских чекистов Соломон Могилевский оценил способности подчиненного. Он ввел Берию в курс тайных операций против антисоветского подполья за рубежом, в ходе которых было сорвано несколько диверсий польской и британской разведки в Закавказье.
В 1926-м набравший авторитет Берия был назначен председателем грузинского ГПУ, а через год и наркомом внутренних дел Грузии. Местные ветераны революционной борьбы свысока третировали бакинского выскочку, зато ему удалось сдружиться с абхазским руководителем Нестором Лакобой, радушно принимавшим на своих курортах советских вождей, в том числе самого Иосифа Сталина. Берия не раз просил свести его с генсеком, которого он, как и его покровители Киров и Орджоникидзе, решительно поддержал в борьбе с оппозицией. Такие люди были нужны Сталину, и в августе 1931-го он впервые встретился с Берией на отдыхе в Цхалтубо. Тогда в Закавказье снова вспыхнула борьба за власть, и вождь писал Лазарю Кагановичу: «Склока у них невероятная… лгут и хитрят почти все. Не лгут Берия, Полонский, Орахелашвили».
31 октября 1931 года «правдивые» Мамия Орахелашвили и Лаврентий Берия стали первым и вторым секретарями Закавказского крайкома соответственно, а вскоре Берию избрали еще и первым секретарем грузинского ЦК. Но останавливаться на достигнутом он не собирался. Уже обеспечив себе влияние в Азербайджане и Армении (ГПУ обеих республик возглавляли верные ему люди), он начал плести интриги против старого большевика Орахелашвили. Поводом стало поведение его жены Марии, назначенной наркомом просвещения Грузии, – ее обвинили в «распространении ложных слухов» с целью «противопоставить ЦК Грузии Заккрайкому». В октябре 1932-го Берия занял место Орахелашвили, направленного в московский Институт марксизма-ленинизма на должность замдиректора. Во времена Большого террора отставной лидер и его жена были расстреляны: их судьба стала сюжетом известного в годы перестройки фильма режиссера Тенгиза Абуладзе «Покаяние».
Во главе Закавказья
Сделавшись «хозяином Закавказья», Берия существенно увеличил свой политический вес. В 1934-м он был избран членом ЦК ВКП(б), годом позже вошел в состав Президиума ЦИК СССР. Первым из чекистов он стал руководителем важного региона и был вынужден решать сложные хозяйственные задачи. И не оплошал: благодаря его энергии отсталая прежде Грузия быстро развивала экономику. В первую пятилетку объем промышленного производства в республике вырос почти в семь раз, во вторую – еще вдвое. На горных реках одна за другой строились электростанции, в Чиатуре расширялась добыча марганца, в абхазском Ткварчели – угля. Прибрежные низменности активно осушались, там начали выращивать табак, лимоны, мандарины; восстановилось и поднялось на новый уровень производство грузинского чая. Двигались вперед и другие республики: в Баку росла добыча нефти, в Армении стали добывать железную руду, медь, молибден.
Конечно, это не было заслугой одного Берии: планы пятилеток составлялись в Москве, а родину Сталина центр финансировал щедрее, чем другие республики. Однако новый руководитель Закавказья умел работать сам и мотивировал подчиненных – кнутом и пряником. Применял и чекистский опыт: ходили слухи, что его подручные тайно проникли в Индию и выкрали там новые сорта чая. Скорее всего, это выдумка, но у Берии были и реальные успехи: именно благодаря ему на грузинские мандарины и виноград установили высокие закупочные цены, сохранившиеся до конца советской эпохи.
За все достижения жители региона благодарили не только советскую власть, но и лично Лаврентия Павловича. В тбилисской «Заре Востока» регулярно появлялись славословия в его адрес, начали они мелькать и в центральной прессе. Ефим Зозуля, воспевший создание в Абхазии «советской Флориды», увидел Берию таким: «У него твердые, военные навыки в работе. Огромный опыт. В лице его обращает на себя внимание выражение воли, соединенной с особой острой вдумчивостью». В 1935 году «хозяин Закавказья» и сам вступил на литературное поприще, выпустив книгу «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье», где Сталин представал чуть ли не единственным творцом революции в регионе. Истинными авторами этого труда считаются литератор Малакия Торошелидзе и историк Эрик Бедия – оба были расстреляны в годы террора.
По чекистской привычке Берия не стеснялся устранять опасных или просто мешающих ему людей. В июле 1936-го в его тбилисском кабинете погиб от револьверного выстрела партийный руководитель Армении Агаси Ханджян. Его смерть объявили самоубийством, но сразу разнеслись слухи, что его застрелил Берия. Вскоре «хозяин Закавказья» утверждал в «Заре Востока»: «Ханджян прямо покровительствовал оголтелым националистическим элементам». В декабре того же года, тоже в гостях у Берии, скончался его давний приятель Лакоба. Накануне они повздорили, а потом абхазский лидер получил приглашение на примирительный ужин. После все вместе отправились в театр, где Лакоба почувствовал себя плохо, а к ночи умер. Как утверждал его врач Иван Семерджиев, от цианистого калия (официально говорили о «грудной жабе»). Молва и эту смерть приписала проискам Берии. Вскоре арестовали большинство родственников Лакобы, включая его 14-летнего сына Рауфа. Он был расстрелян в Москве в июле 1941 года.
Пленник террора
Помня свое детское желание стать архитектором, Берия всегда уважал профессионалов и презирал пустопорожних болтунов, в том числе идейных. Поэтому он насторожился, когда в сентябре 1936-го наркомом внутренних дел СССР был назначен выходец из партаппарата Николай Ежов. И не напрасно: в обстановке резкого усиления борьбы с «врагами народа» Ежов, не владевший навыками чекистской работы, не искал этих «врагов», а создавал их – причем массово. Его директивы, установившие для каждого региона нормы арестов и казней «антисоветского элемента», стали спусковым крючком Большого террора. Дела фабриковались при помощи доносов, оговоров и прежде всего пыток, санкционированных ЦК ВКП(б) и лично Сталиным.
Берия и сам не брезговал подобными методами, но накатившая волна террора его пугала. В первую очередь потому, что затрагивала ранее неприкосновенных руководителей страны и партии. В ходе Большого террора были арестованы почти все наркомы, а из глав республик уцелело всего несколько человек, в том числе сам Берия, его азербайджанский друг Багиров и возглавлявший Украину Никита Хрущев. Положение Берии усугублялось тем, что в своем регионе он, опытный чекист, уже «изъял» всех реальных врагов и оппозиционеров, но квоты репрессий сверху продолжали поступать. Пришлось фабриковать дела, вовлекая в несуществующие заговоры все новых жертв. В июле 1937 года Берия доложил Сталину о раскрытии «Закавказского контрреволюционного центра правых», ставившего целью ни много ни мало оторвать регион от СССР и отдать под протекторат Англии. Его лидерами были объявлены бывшие председатели Совнаркомов Грузии, Армении и недавно упраздненной Закавказской СФСР – Шалва Элиава, Саак Тер-Габриэлян и Газанфар Мусабеков. «Вся эта сволочь, – гневно восклицал Берия в записке Сталину, – представляла из себя чудовищное сплетение шпионов, предателей, вредителей, диверсантов, объединенных… гнусным желанием свергнуть советскую власть».
Старых большевиков, не питавших к нему любви, Берии было не жалко. Но разраставшиеся репрессии постепенно захватывали его собственных соратников и выдвиженцев, грозя затронуть и его самого. Решив действовать на упреждение, он летом 1938-го стал осторожно посылать в центр сигналы о злоупотреблениях в ходе кампании террора. Это совпало с желанием Сталина обуздать Ежова, терявшего не только чувство меры, но уже, кажется, и рассудок. 22 августа Берию неожиданно для многих назначили первым заместителем Ежова. После этого новый зам начал медленно, шаг за шагом отбирать власть у своего начальника. В сентябре он стал во главе вновь созданного Главного управления госбезопасности НКВД, сместив верного ежовского соратника Михаила Фриновского.
25 ноября 1938 года наступил финал: Ежова задвинули на должность наркома водного транспорта СССР, а Берия занял его место. Этому предшествовало заседание Политбюро ЦК ВКП(б), где с подачи Берии рассматривалось заявление одного из местных начальников НКВД о преступлениях чекистов и главную ответственность за происходящее возложили на Ежова. Вскоре Берия вошел в партийную комиссию, которая в начале 1939-го рапортовала Сталину: «Враги народа, пробравшиеся в органы НКВД… производили массовые необоснованные аресты ни в чем не повинных людей, в то же время укрывая действительных врагов народа». К тому времени новый нарком начал свертывать террор, продолжая при этом аресты чекистов и партийных работников – прежде всего близких к Ежову. Впереди у Берии была еще долгая карьера, в которой неизменными оставались только два фактора – благосклонность Сталина и страх, который он сам внушал всем остальным.
Автор: Вадим Эрлихман, кандидат исторических наук
Историк, №108 декабрь 2023